Онлайн чтение книги Разгром II. Мечик. Пока жива память о героях великой отечественной войны и их подвигах, живы и они Раненых было немного

 Так поступали советские медики
(Из книги "В боях за Харьковщину, Харьков, изд-во "Прапор",1973, с.172-181).
(В.Ф.ТРУФАНОВА, кандидат медицинских наук)    В оккупированном Харькове гитлеровцы создали несколько концентрационных лагерей. Там, за колючей проволокой, каждый день умирали сотни военнопленных. Большинство из них были раненые и больные. Они не получали необходимой врачебной помощи, лекарств, их морили голодом.
  Я в то время работала в 9-й городской больнице, которой руководил профессор А.И.Мещанинов. Медицинские работники решили оказать помощь раненым и больным военнопленным.
   Перед приходом фашистов в больнице находилось много раненых красноармейцев. Все они были прооперированы и одеты в больничную одежду. Многим пришлось забинтовать головы, чтобы короткая солдатская стрижка не бросалась в глаза. Гитлеровцам, которые явились к нам, мы сказали, что это местные жители, пострадавшие от бомбежек и обстрелов. С первых же дней оккупации лечебница перестала получать продукты для больных, и А.И.Мещанинов обратился с призывом к населению помочь продуктами. Харьковчане откликнулись на этот призыв. Люди приносили овощи, зерно, крупу, иногда последний кусок хлеба...
   Раненые, поступившие в больницу до прихода фашистов, не попали в концлагерь. Мы всех выписали как гражданских лиц. Местные жители взяли их к себе под видом родственников или переправили в ближайшие села, а оттуда многие из них ушли в партизанские отряды.
   На Холодной Горе в бывшем здании тюрьмы фашисты создали концентрационный лагерь. Здесь находилось несколько десятков тысяч человек. Заключенные сотнями умирали от голода и эпидемий. Истощенных, едва живых людей фашисты гоняли на различные работы. Их заставляли, например, впрягаться в повозки и тащить на себе бочки с водой. Сердце обливалось кровью при виде истощенных, похожих на скелеты людей, которые шли, держась друг за друга, едва передвигая ноги, по обледенелой дороге. Огромная бочка с водой тянула их назад, и они падали, не имея сил не только тащить тяжесть, но и просто держаться на ногах. Тех, которые не могли самостоятельно подняться, фашисты пристреливали тут же на дороге.
   Гитлеровцы с автоматами не позволяли никому близко подходить к военнопленным и передать им хотя бы кусок хлеба. И вот, несмотря на грозившую ему опасность, А.И.Мещанинов под знаком Красного Креста отправился к коменданту лагеря с просьбой направить к нему в клинику больных и раненых заключенных. Тот сначала не соглашался, но когда ему было обещано после лечения возвращать обратно в лагерь здоровых людей, то это предложение коменданту очень понравилось и он согласился.
   Через некоторое время в 9-ю больницу начали поступать раненые и больные военнопленные. Люди были крайне истощены, но, попав в более или менее человеческие условия, стали оживать и быстро поправляться. Население все время помогало нам продуктами.
   Теперь перед нами встала новая задача - не только выходить наших воинов, но и спасти их от плена. В 9-й больнице это было не трудно делать, так как она не охранялась, и под видом гражданских больных мы выписывали военнопленных. Их брали к себе многие холодногорцы, а чаще всего увозили сельские жители, которые доставляли нам продукты.
   Через несколько месяцев комендант Гембек узнал, что в лагерь возвращается очень мало военнопленных. Это привело его в бешенство, и он решил перевести всех военнопленных в 1-ю городскую больницу и поставить там усиленную охрану.
   Здесь распоряжался фашист военный врач Ганс Штапперт. Главным врачом и своим помощником он назначил русского врача Голованова, который так старательно выполнял все приказания немцев, что заслужил ненависть больных и персонала.
   А.И.Мещанинов предложил мне перейти работать в эту больницу, с тем чтобы продолжить там начатое нами дело освобождения военнопленных. Мне очень не хотелось переходить туда, но мысль с том, что я смогу помогать советским людям, заставила меня согласиться. Я взяла с собой несколько сестер, с которыми уже сработалась и которым полностью доверяла. Это были моя родная сестра.А. Ф. Никитинская, Е. М. Зизина и А. И; Шевченко.
   Теперь нам приходилось действовать особенно предусмотрительно, обдумывать каждый свой шаг, прежде чем помочь бежать кому-либо из военнопленных.
   В 1-й больнице также нашлось немало людей, которые с радостью начали нам помогать. Итак, постепенно у нас организовалась небольшая патриотическая группа, в которую входили кроме бывших работников 9-й больницы старшая сестра В.М.Морева, операционная сестра Ю. Ф. Винниченко, перевязочная сестра Л.Стрижак, палатная сестра 3.Кацеруба, фельдшер Ю.Е.Корсак (позже мы узнали, что он был советским разведчиком), санитарка М.И.Гурина, повар Е.С.Минасова и другие. Несколько раз А.Ф.Никитинской и В.М.Моревой удалось, пользуясь пропуском одного из членов группы, провести военнопленных, переодетых в гражданскую одежду, мимо охранника. Мы пользовались тем, что фотографии на пропуске не было. Однажды двух человек перенесли в морг и там их оставили на ночь, снабдив пропусками. Утром они переоделись в специально приготовленную для них гражданскую одежду и вышли на улицу: морг не охранялся.
   Но все это было очень рискованно, поэтому вскоре мы решили действовать иначе. Из бывшего гинекологического корпуса (во время оккупации здесь размещалось хирургическое отделение) был ход через подвальную дверь на улицу. В подвале лежали старые койки и всякие ненужные вещи, которыми медицинские работники замаскировали дверь, оставив к ней незаметный проход. Тех, кто должен был бежать, ночью провожали в подвал и показывали им дверь. Рано утром они выходили через эту дверь и шли по заранее указанному адресу, где их укрывали надежные люди. А потом А.Ф.Никитинская шла в подвал под тем предлогом, что надо было принести оттуда какую-нибудь подстилку для кровати, и закрывала дверь. Так мы помогли бежать из госпиталя 10-15 человекам.
   В терапевтическом отделении, которым заведовал И.Н.Рахманинов, мы часто прятали своих военнопленных. После отбора людей в концлагерь их забирали обратно. Иван Николаевич никогда не отказывал нам в помощи.
   Однажды во время такого отбора Штапперт обнаружил, что из терапевтического отделения исчезло много больных. Фашист рассвирепел, вызвал всех заведующих отделениями к себе в кабинет и начал на всех кричать, а потом спросил у доктора Рахманинова: «Почему у вас из отделения убежали военнопленные? Вы плохо смотрите за ними». Рахманинов ответил: «Я врач, а не палач, мое дело лечить больных, а ваше дело сторожить их». Тогда Штапперт взбесился и крикнул: «Выйдите все из кабинета! А вы (он указал на Рахманинова) останьтесь».
   Все вышли. Оттуда еще несколько минут доносились крики Штапперта и тихий голос Рахманинова, затем раздался выстрел. Дверь распахнулась и фашист выскочил из кабинета, крикнув нам, что так же он расправится со всеми, если будут продолжаться побеги. Когда мы вошли в комнату, то увидели лежавшего на полу И. Н. Рахманинова. По его лицу бежала тоненькая струйка крови. Он был убит.
   Штапперт хотел запугать нас и заставить выполнять все приказания, как это делал его помощник Голованов. Но расправа над доктором Рахманиновым вызвала у нас еще большую ненависть к врагу и желание отомстить фашистам. Лучшей местью была организация побегов военнопленных. А они продолжали все время исчезать из госпиталя, иесмотря на усиление караула и другие принятые фашистами меры.
   Хорошая связь наладилась у меня с доктором К.Р.Седовым, который возглавлял подпольную труппу в концлагере. Он привозил из концентрационного лагеря часто совсем здоровых, правда, сильно истощенных людей и говорил, что их надо подкормить и затем помочь уйти из госпиталя.
   Таких военнопленных (это были чаще всего командиры и комиссары), чтобы они не бросались в глаза Штапперту и его прихвостням, мы с Юлей Винниченко «оперировали» по ночам. Делали, например, разрез кожи на животе и накладывали швы. Это должно было означать, что больной страдал острым аппендицитом или прободной язвой желудка. Укладывали «больного» в постель, а потом в ближайшее время старались вывести его из госпиталя. А когда он бесследно исчезал, то немцам и даже некоторым медработникам говорили, что этот больной умер.
   Как-то две недели не появлялся у нас доктор Седов. Немцы сами привозили раненых. Я начала беспокоиться и решила пойти в концлагерь. Фронт приближался и чувствовалось, что гитлеровцы что-то замышляют. Надо было попытаться спасти всех, кого возможно.
   В концлагерь я отправилась под предлогом получения лекарств (немцы иногда давали нам ничтожное количество медикаментов). Там, получая лекарства, я попросила вызвать Седова. Его вызвали. Он успел мне шепнуть, что за последнее время немцы отправили из лагеря несколько машин с тяжелоранеными - будто бы в госпиталь, а когда он попытался поехать сопровождать их, то его посадили в карцер. Я ответила, что к нам никого не привозили, а наоборот, приказали всех ходячих подготовить для перевода в лагерь. Он сказал: «Если их не привезли к вам, значит расстреляли».
   С приближением фронта над ранеными нависла новая угроза, Штапперт все чаще отбирал еще не совсем окрепших людей для отправки в Германию. Возможно, многие из них попали в Майданек, Освенцим и другие лагеря смерти.
   В феврале 1943 года, когда Красная Армия приближалась к Харькову, больничные палаты облетела страшная весть: фашисты собираются взорвать госпиталь. Узнав, что немецкие солдаты привезли взрывчатку и поставили ее в ящиках у всех углов здания, мы немедленно решили вывести оставшихся раненых и больных из госпиталя. Кто мог передвигаться, тот уходил подальше во двор, люди прятались за низеньким зданием морга и лаборатории. На носилках и просто на руках работники госпиталя выносили из палат тех, кто не в состоянии был ходить. Среди раненых началась паника. Многие из них в гипсовых повязках и на костылях ползли вниз по лестнице со второго и третьего этажей. Спускаться по ступенькам они не могли, ложились на спину и скатывались вниз. Охраны уже не было, и очень многих забирали к себе женщины. Не боясь немецких солдат, проезжавших по улице, рискуя собственной жизнью, они вели и несли на носилках раненых в свои дома.
   Когда в госпитале остались только те, кого из-за тяжелых гипсовых повязок невозможно было вынести из палаты, ко мне подбежала Е.М.Зизина: «Валентина Федоровна, уходите скорее, сейчас взрывать будут». Она бросилась вниз. Раненые, расслышав ее слова, начали надрывно кричать: «Доктор, не оставляйте нас, не уходите!» Конечно, я не могла спасти их своим присутствием, но им казалось: если кто-нибудь из персонала останется с ними, то ничего не случится, а если все уйдут, тогда - конец... Я не могла оставить их, а сама каждую минуту ожидала взрыва. Ходила по палатам, успокаивала больных, говорила, что это только паника, никакого взрыва не будет...
   Вдруг кто-то из сотрудников вбежал на третий этаж и закричал: «Взрывчатку спрятали, немцы ушли!» Я бросилась в коридор, чтобы раненые не видели, как слезы бегут у меня по лицу.
   В первый момент после пережитого нервного потрясения я не могла сообразить, что же надо делать? Но тут выручили наши сестры-хозяйки. Они первые начали собирать всех санитарок, чтобы привести в порядок палаты на случай, если для раненых бойцов Красной Армии, которая уже входила в город, понадобятся места в госпитале. Тогда и я пришла в себя и собрала сестер, врачей и технический персонал. За несколько часов мы привели в порядок палаты и операционную. И когда наши войска шли по харьковским улицам, мы были полностью готовы к приему раненых. А их было много, и мы по трое суток не выходили из больницы, но никто не жаловался на усталость.
   Через месяц в город снова вступили гитлеровцы, но еще до прихода фашистов всех раненых, которых не успели эвакуировать, население спрятало у себя. Те, которые в состоянии были передвигаться, уходили из города, и только тяжелораненых оставляли на месте. Одного из них я взяла к себе. У него после ранения в живот начался гнойный перитонит, а так как не было необходимых антибиотиков, то,несмотря на все наши усилия, мы не смогли его спасти. Раненый все время бредил и громко кричал: «Будь проклят, Гитлер!» Мы очень боялись, чтобы кто-нибудь из соседей нас не выдал. Повсюду в городе снова были расклеены объявления, в которых гитлеровцы грозили расстрелом всем, кто укрывает у себя красноармейцев и партизан, и тем, кто знает, где они укрываются, и не доносит об этом властям.
   После вторичной оккупации Харькова 1-ю больницу немцы заняли под свой военный госпиталь, а военнопленных перевели в помещение 13-й школы по ул. Карла Маркса. Все здесь было сделано по образцу концлагеря: вокруг колючая проволока в несколько рядов и усиленная охрана. Снова немцы создали концлагерь на Холодной Горе, откуда к нам доставляли несчастных людей, но сейчас привозили только тяжелораненых. Не было уже нашего товарища К.Р.Седова, с которым как-то увереннее я себя чувствовала. Он успел уйти с нашими войсками. Теперь раненых привозил немецкий фельдшер. Снова явился «шефарцт» Ганс Штапперт.
   В этот период гитлеровцы особенно свирепствовали. Чуть ли не каждый день устраивались облавы. На улицах и площадях останавливалась грузовая машина, выскакивали немецкие солдаты, хватали всех, кто попадался под руку, загоняли в машину и увозили на «сборный пункт» для отправки в Германию. Каждый из нас, кто должен был выйти на улицу, не знал, вернется ли он домой. Людей расстреливали тысячами.
   Несмотря на все зверства фашистов, мы чувствовали, что приходит конец их власти. Не помню уже, кто принес советскую листовку в госпиталь. Военнопленные вырывали ее друг у друга из рук. Все это поднимало дух и вселяло надежду в наши сердца. Обидно было тем нашим офицерам и солдатам, которые в эти последние месяцы перед освобождением Харькова попали в плен. В одной из палат у нас лежали почти все летчики: К. Шаркович, Н. А. Соболев, В. П. Зайцев, капитан Семиренко, полковник Стафеев и другие.
   В июле в госпиталь доставили в тяжелейшем состоянии летчика А. В. Устинова. У него было 16 ранений, он потерял очень много крови. Сейчас же мы с Юлей Винниченко взяли его на операционный стол, обработали раны, удалили осколки разбитых костей и пули, сделали переливание жидкостей (крови не было). Но у него имелось еще два тяжелых ранения в грудную клетку. Немедленное оперативное вмешательство исключалось. Нужно было сначала дать раненому немного окрепнуть. Прошло несколько дней. К сожалению, антибиотиков мы по-прежнему не имели, а другие препараты, как, например, сульфидин, стрептоцид, не оказывали необходимого дейcтвия, и у летчика поднялась высокая температура. Пуля, застрявшая в легком, дала нагноение. Надо было срочно оперировать, но перед этим следовало сделать рентгеноисследование легких и установить, где же находится пуля, можно ли ее удалить. Для этого я попросила врача в немецком госпитале разрешить мне воспользоваться рентгенкабинетом. Я не стала обращаться с этой просьбой к извергу Штапперту, так как знала, что он мне ответит: если нет надежды на скорое выздоровление больного, его надо пристрелить.
   Когда Штапперт уехал из госпиталя, я организовала эту «экcпедицию». Посоветовавшись, мы решили воспользоваться удобным случаем и не только отнести Устинова на рентген, но и освободить другого летчика Н.А.Соболева. А.Ф.Никитинская предложила взять с собой гражданскую одежду для Соболева и в рентгенкабинете его переодеть.
   Предварительно я договорилась с медсестрой 6-й поликлиники Н.П.Протопоповой. Она должна была ожидать нас на улице, чтобы увести Соболева и положить временно в гражданскую больницу, так как он еще нуждался в специальном лечении (у него был удален глаз после ранения). Мы решили осуществить намеченный план между тремя и четырьмя часами дня. Как раз в это время менялась охрана у ворот, и мы рассчитывали при одних охранниках выйти, а при других войти. Тогда не заметят, что не все вернулись.
   Вышли мы целой процессией: четыре санитара из выздоравливающих несли Устинова на носилках, за ними А.Ф.Никитинская вела под руку Соболева, я и Юля замыкали шествие. Юля несла бикс (металлическая коробка для стерильного материала), в котором находились пиджак, брюки и ботинки, прикрытые сверху простыней и ватой. Мы бодро прошли мимо охранников, объяснив им, что идем на рентген в немецкий госпиталь. Там же никакой охраны не было, поэтому мы совершенно свободно прошли в рентгенкабинет, где работал наш советский врач К.А.Резцова. Мы посмотрели летчика, наметили, как его оперировать и, оставив А.Ф.Никитинскую укладывать и нести в обратный путь Устинова, вышли во двор. Так как в рентгенкабинете переодеть Соболева не удалось, то я все время искала место, где бы он мог переодеться. Наконец увидела будку, в которой прежде стоял охранник, когда здесь находились военнопленные. Я сказала Соболеву: «Быстро заходите в будку и переодевайтесь». Юля зашла за ним. Повернувшись к Соболеву спиной и заслонив собой вход, мы начали оживленно разговаривать. Он быстро переоделся, отдал Юле свою больничную одежду, которую она положила в бикс, и пошла в госпиталь, а я с Соболевым вышла на улицу. Н.П.Протопопова уже поджидала нас. Передав ей Соболева, я вернулась в госпиталь. Там уже стояли другие охранники, и все сошло благополучно.
   Александра Федоровна сразу же положила на освободившуюся койку раненого из коридора, а больным мы сказали, что Соболева перевели в другое отделение. Возможно, в палате догадывались об истинной причине исчезновения летчика, но никто ничего не спрашивал.
   Контакт с женщинами, которые приносили одежду и продукты, поддерживала в основном А.Ф.Никитинская. Она у себя в бельевой устроила настоящий склад гражданской одежды. Если бы Штапперт заглянул туда, то немедленно отправил бы ее в гестапо. Кроме одежды у нее хранились и документы некоторых раненых, ордена, справки, удостоверения. Все это она прятала в разных, только ей известных закоулках.
   8 августа был совершен групповой побег из госпиталя. Раненые сделали подкоп под забором. Ушло около 30 человек, в том числе летчик В.П.Зайцев, Н.О.Бокун, Голубев, Школьный. Это было как раз накануне того дня, когда Штапперт отбирал выздоравливающих для отправки в концлагерь. Утром побег был обнаружен, и Штапперт бегал разъяренный по зданию госпиталя и угрожал всем расправой. Кончилось тем, что несколько еще не совсем поправившихся раненых он отправил в концлагерь. Те, которые сопротивлялись, были расстреляны во дворе госпиталя.
   В госпитале работало много врачей и сестер. Санитарок же было мало, их работу выполняли выздоравливающие, которых мы всячески задерживали в госпитале, чтобы их не отправили обратно в концлагерь.
   С нами работала одна военнопленная медсестра. Нам очень хотелось помочь ей скрыться из госпиталя. Но сделать это было очень трудно: среди военнопленных она была единственной женщиной, поэтому ее отсутствие было бы сразу обнаружено. И все же мы решили вывести ее из госпиталя по пропуску одной из сестер. Александра Федоровна достала для нее гражданскую одежду и медицинский халат, посадила ее дежурить у тяжелобольного до того времени, пока уйдут немцы из госпиталя и останется одна охрана.
   К несчастью, Штапперт снова зачем-то пошел по палатам и вдруг увидел девушку. Он ее знал в лицо и сразу заподозрил что-то неладное. Немец заставил ее снять халат и увидел, что она одета в обыкновенное платье. «Кто ей дал одежду? - орал Штапперт.- Где сестра-хозяйка?» Александра Федоровна, услышав эти крики, быстро сняла халат и вышла из госпиталя, а я сказала, что хозяйки нет, она заболела. Тогда Штапперт приказал своему фельдшеру немедленно отправить девушку на Холодную Гору. Дальнейшая судьба ее нам неизвестна.
   Наша армия приближалась к Харькову. Все об этом знали и с замиранием сердца прислушивались к отдаленной орудийной канонаде. Фашисты, занятые спасением собственных шкур, почти перестали к нам приезжать. Потом вдруг сменили охрану, вместо немцев поставили полицаев. Эти тоже видели, что приходит конец «немецкому порядку», и когда женщины начинали на них особенно наседать и просить пропустить их для того, чтобы взять из госпиталя «сына» или «мужа», то некоторые полицаи соглашались сделать вид, что они не видят, как мы выводим, а женщины забирают раненых. Таким образом удалось вынести на носилках и летчика Устинова. Взяла его к себе на квартиру Е.И.Шидковская, проживавшая по улице Кацарской, № 34.
   В результате «транспортировки» у него еще выше поднялась температура. Вместе с Женей Зизиной или Юлей Винниченко мы ежедневно навещали его, перевязывали, но я видела, что у больного начинается гнойное воспаление легкого и срочно нужна операция, иначе он погибнет. Решила оперировать его тут же, на квартире у Шидковской. Мы принесли с Юлей все необходимое для операции, и я сделала ему резекцию двух ребер, вставила резиновую трубку, через которую должен стекать в банку гной из легкого. Женя Зизина сделала ему инъекции камфары и кофеина. Потом мы забинтовали раненого и оставили его на попечение Ефросиньи Иосифовны, проинструктировав ее, как ухаживать за ним.
   В последние дни перед приходом наших войск полицаи уже не стояли постоянно у госпиталя, иногда они уходили куда-то и по нескольку часов не появлялись. В эти часы мы не только вывели и роздали населению всех ходячих больных и раненых, но и отнесли многих носилочных больных с гипсовыми повязками, не требовавших постоянного наблюдения. И только самые тяжелые больные, которых нельзя было даже переложить с койки на носилки, остались в госпитале.
   Всех тяжелораненых санитарки вместе с койками перетащили в одну палату и всю ночь оставались в госпитале. Когда я на следующий день пришла, то увидела на двух этажах пустые палаты, всюду в беспорядке валялись шины, повязки, матрацы были свалены на одну из коек. В коридоре меня встретила Александра Федоровна: «Ну как, хорошо мы сделали? Это на всякий случай. Если заскочит кто-нибудь из немцев, скажем, что всех увезли. А вот посмотри, как мы забаррикадировали раненых».
   Действительно, перед дверью в палату были нагромождены пустые койки, скамейки, стулья. Казалось, в этих опустошенных комнатах никого нет. На самом же деле был оставлен узкий проход в палату к раненым, и там постоянно дежурила одна из сестер. Я, как всегда, провела обход, успокоила больных, сделала необходимые перевязки, а потом с Женей Зизиной пошла по квартирам, где лежали наши раненые.
   В последний день перед приходом наших войск я пошла в гинекологическое отделение, которое находилось в здании 1-й поликлиники на улице Свердлова, и договорилась там с дежурным врачом и сестрой, что мы к ним принесем на носилках одного раненого, которого до прихода наших войск надо спрятать в женской больнице. Они согласились, и мы, боясь, чтобы у Шидковской не обнаружили Устинова и не пристрелили его в последний момент, перенесли раненого в гинекологическую больницу. Там на него надели женскую рубашку, голова у него была забинтована, виднелись одни глаза на худом изможденном лице. Чисто выбрился он сам и вполне сошел за больную женщину. Положили его в отдельную палату.
   На следующий день пришла Красная Армия и освободила многострадальный город от фашистских захватчиков.
   Алексей Устинов потом рассказывал: когда он узнал, что по улице Свердлова идут наши войска, то не выдержал, сполз с кровати и вышел во двор. С трудом добрался до решетчатых ворот, держа в руках трубку, которая была вложена ему в грудную полость, стоял, смотрел на проходивших советских солдат и слезы неудержимо лились у него из глаз. Потом он остановил одного из них: «Подожди, браток, дай на тебя посмотреть поближе». Тот остановился, с удивлением посмотрел на Устинова, на его женскую рубаху, на ежик волос и проступающую бороду на лице и сказал: «Что-то я не пойму - ты мужик или баба?» А у меня, рассказывал Устинов, спазмой перехватило горло и я не мог ничего сказать, только слезы радости, что, наконец, дождался своих, продолжали литься из глаз.
   ...Прошло много лет с того памятного августовского дня 1943 года, но никогда не забудем мы страшных месяцев оккупации Харькова. Велико было желание советских людей быстрее изгнать с нашей земли фашистских бандитов. И каждый стремился сделать все возможное, чтобы приблизить освобождение родного города. Так поступали и мы - советские медики.

Хлебы – хлеба.

Хлеб, -а, мн. хлебы, -ов и хлеба, -ов, м. 1. ед. Пищевой продукт, выпекаемый из муки. Ржаной или черный хлеб. Пшеничный или белый хлеб. Хлеб да соль (пожелание хорошего аппетита). Хлеб-соль (угощение, предлагаемое частю, а также, перен., о гостеприимстве). Х-соль водить с кем-нибудь (дружить с кем-нибудь; разг.). 2. (мн. хлебы). Пищевой продукт из муки в виде выпеченного изделия, какой-нибудь формы. Круглый хлеб. Ставить хлебы в печь. 3. ед. Зерно, из которого делают муку. Заготовка хлеба. Сеять хлеб. 4. мн. (хлеб). Хлебный злак. Урожай хлебов. Уборка хлебов комбайнами. Хлеб на корню. 5. (мн. хлеба), перен. Пропитание, иждивение (прост.). Быть на хлебах у кого-нибудь. Заработать на хлеб. 6. ед. Средства к существованию, заработок. Добывать хлеб. Верный хлеб. Хлебом не корми кого (только сделай то, о чем говорится; разг.) - такое имеет пристрастие к чему-нибудь, что ничего ему не надо, кроме.... Его хлебом не корми, только дай в театр сходить. Свой хлеб есть (разг.) - самому зарабатывать себе на жизнь. И то хлеб (разг.) - и это хорошо, и на этом спасибо. Хлеб отбить, отнять из кого (разг.) - лишив чего-нибудь, перебив, обогнав в чем-нибудь, захватить, получить для себя, оказаться первым. II уменьш.-ласк. хлебушко, -а, м. (к 1, 2, 3 и 4 знач.; разг.) и хлебушек, -шка, м. (к 1, 2, 3 и 4 знач.; разг.). II прил. хлебный, -ая, -ое (к 1, 2, 3 и 4 знач.).

Хлебный, -ая, -ое. 1. см. хлеб. 2. Урожайный, обильный хлебом (в 3 и 4 знач.). Хлебный год. Хлебный край. 3. перен. Выгодный, прибыльный (разг.). Хлебная должность. Это дело хорошее.

Цветы – цвета.

Цвет 1 , -а, мн. -а, -ов, м. Световой тон чего-нибудь, окраска. Темный цвет. Яркие цвета. Защищать цвета кого или чьи – играть в команде кого-нибудь спортивного общества, объединения. Защищать цвета сборной команды. В цвете – о фото-, киноизображение: цветовое, не черно-белое.

Цвет 2 , -а, (-у), м. 1. (собир.; в знач. ед. - прост.). То же, что цветок. Как маковый цвет. Липовый цвет. 2. только ед.: перен., чего. Лучшая часть чего-нибудь (высок.). Молодежь – цвет нации. Цвет науки. В цвете иливо цвете (лет, сил и т.п.) - в лучшую пору. В цвету - в поре цветения. Яблоня в цвету.

Цветок, -тка, мн. (в знач. Цветущие растения) цветы, -ов, и (в знач. Цветущие части растений) цветки, -ов, м. Орган размножения у растения, состоящий из зеленой пестика и тычинок, а также само растение с тонкими органами размножения. Пахучий цвет. Собирать цветы в поле. Сажать цветы. Цветы красноречия (прен.). II уменьш. цветочек, -чка, м. и уменьш-ласк. цветик, - а, м. (прост). Это цветочки, а ягодки будут впереди (посл.). II прил. цветочный, -ая, -ое и цветковый, -ая, -ое. Цветной горшок. Цветные растения.

Практическое занятие № 3

Практическое занятие № 3.

Тема: Имя прилагательное в аспекте культуры речи.

Вопросы.

1. Разряды имен прилагательных.

2. Употребление полной и краткой формы имен прилагательных.

3. Особенности образования и употребления форм степеней сравнения имен прилагательных.

4. Особенности образования и употребления притяжательных прилагательных.

5. Правописание имен прилагательных.

Упражнение № 1. Раскройте скобки; выберите нужную форму. Дайте стилистическую характеристику возможных вариантов.

1.1. Данная задача при сложившемся положении неразрешима. 2. Данная задача при сложившемся положении оказывается неразрешимой. 3. Предложенные поправки и допол­нения существенны. 4. Предложенные поправки и дополнения были существенны. 5. Требования к работникам снабжения за­вода своевременны. 6. Требования к работникам завода были своевремен­ными. 7. Изменение графика отпусков работников цеха нежелательно. 8. Изменение графика отпусков было нежелательным. 9. Проведение консультаций со специалистами со­вершенно необходимо. 10. Проведение консультаций со специалистами сделалось совершенно необходимым.

11.1. Ученый известен своими работа­ми по физике твердого тела. 2. Учитель был добр к ученикам. 3. Работа несвободна от некоторых неточностей. 4. Просчеты очевид­ны даже для неспециалиста. 5. Артист еще мало известен широкой публике.

111.1. Окончательный результат тождествен предварительным расчетам. 2. Юноша весь­ма легкомыслен. 3. Строй бойцов молчаливо торжествен. 4. Взрослый кедр, возвышающийся над тайгой, поистине вели­чествен. 5. Каждый гражданин от­ветствен за соблюдение норм социалис­тического общежития.

Упражнение № 2. От данных прилагательных образуйте простые

и составные формы степеней сравнения.

Крупный,ловкий,тонкий,гибкий,сухой,влажный,отличный,злой,дорогой,бойкий,драматический,искусный,искусственный,главный,ломкий,деловитый,деловой,плавкий,хороший,плохой,горький.

Крупный - крупнее, более (менее) крупный, крупнейший, самый крупный, крупнее всех.

Ловкий– ловчее, более (менее) ловкий, самый ловкий.

Тонкий – тоньше, более (менее) тонкий, тончайший, самый тонкий, тоньше всех.

Гибкий – гибче, более (менее) гибкий, самый гибкий, гибче всех..

Сухой - суше, более (менее) сухой, самый сухой, суше всех.

Влажный – влажнее, более (менее) влажный, самый влажный, влажнее всех.

Отличный – сравнительной степени не имеет, значение слова - очень хороший, превосходный.

Злой – злее, более (менее) злой, злейший, самый злой, злее всех.

Дорогой – дороже, более (менее) дорогой, самый дорогой, дороже всех.

Бойкий – самый бойкий.

Драматический – самый драматичный.

Искусный – искуснее, более (менее) искусный, искуснейший, самый искусный, искуснее всех.

Искусственный – искусственнее, более (менее) искусственный, самый искусственный.

Главный – главнее, более (менее) главный, главнейший, самый главный, главнее всех.

Ломкий –более (менее) ломкий, самый ломкий.

Деловитый – сравнительной степени не имеет, значение слова- толковый и серьезный, предприимчивый.

Деловой - более (менее) деловой, самый деловой.

Плавкий – самый плавкий.

Хороший - лучше, лучший, самый хороший, лучше всех.

Плохой– хуже, более (менее) плохой, самый плохой, хуже всех.

Горький – горче, более (менее) горький, самый горький, горче всех.

Упражнение № 3. Укажите особенности в образовании и употреблении

форм степеней сравнения прилагательных.

Дайте их стилистическую ха­рактеристику. Исправьте предложения.

1Разработка морских нефтяных месторождений становится все интенсивнее . 2. Самыми круп­ными речными дорогами Сибири становятся Обь и Енисей. 3. Чем менее закален организм ребенка, тем более опасно становится для него переохлаждение. 4. Ракетная техника дает безграничные возмож­ности в изучении космического пространства. 5. Сов­ременная экспериментальная биология имеет точные представления о механизме генетических воздействий. 6. Все отчетливее становятся наши знания о влиянии космического излучения на живые орга­низмы. 7. Все шире проникают в быт синтети­ческие материалы. 8. Крупнейшие достижения развивающихся стран замалчиваются реакционной пе­чатью Запада. 9. Работа прибористов подверглась интенсивнейшей критике . 10. Выпускаемые заводом уникальнейшие двадцатисемитонные и более грузовики-самосвалы отлично зарекомендовали себя на строительствах гидростанций. 11. Вдумчиво под­ходить к подбору членов профкома - это весьма серь­езный вопрос и, пожалуй, один из решающих . 12. Завод должен довести производство машин свыше десяти тысяч штук. 13. Подготовленная к вы­пуску модель показала себя самой экономич­ной , чем все предыдущие.

Упражнение № 4 . Перепишите, раскрывая скобки и

ставя данные слова в нужных падежах.

1)За городом(Калинин)расстилаются широкие поля.2) Наши войска выиграли сражение под (село Бородино).3) С глубокой любовью описана русская природа (писатель Иван Сергеевич Тургенев). 4)За(село Царицыно) стоят стены недостроенного дворца, план которого создан (архитектор Баженов). 5)Опера «князь Игорь» написана (композитор Бородин).6) Ученики читали рассказ «Ионыч», написанный (Антон Павлович Чехов).7)Мы отдыхали летом на Волге под (город Саратов). 8)Пассажиры с палубы парохода любовались (город Ростов). 9)Экскурсанты любовались(город Куйбышев). 10)Денисов ехал рядом с(Петя Ростов).

1)За городом Калинином расстилаются широкие поля. 2)Наши войска выиграли сражение под селом Бородином. 3)С глубокой любовью описана русская природа писателем Иваном Сергеевичем Тургеневым. 4)За селом Царицыном стоят стены недостроенного дворца, план которого создан архитектором Баженовым. 5)Опера «князь Игорь» написана композитором Бородиным. 6)Ученики читали рассказ «Ионыч», написанный Антоном Павловичем Чеховым. 7)Мы отдыхали летом на Волге под городом Саратовом. 8)Пассажиры с палубы парохода любовались городом Ростовом. 9)Экскурсанты любовались городом Куйбышев. 10)Денисов ехал рядом с Петей Ростовым.

Упражнение № 5 . Перепишите. Объясните употребление строчных

или прописных букв .

Замечательная (Л, л)ермонтовская проза, (Г, г)оголевская сатира, представитель (Ф, ф)амусовского общества, (Ф, ф)едоткино горе, (И, и)ваново детство,(Ч,ч)еховский юмор,(Т,т)ургеневские романы, (Л, л)омоносовская премия,(П, п)ушкинские чтения, (С, с)онино счастье, (А, а)хиллесова пята

Замечательная л ермонтовская проза, г оголевская сатира, представитель ф амусовского общества, Ф едоткино горе, И ваново детство, ч еховский юмор, т ургеневские романы, Л омоносовская премия, П ушкинские чтения, С онино счастье, а хиллесова пята.

Упражнение № 6. Перепишите. Объясните (устно) написание н или нн.

I . 1) День был серый и ветрен ый. Кругом пустынн ые жнивья и пашни. (А. Н. Т.) 2) В небольшом, оклеенн ом белым, совершенно пустом зале было светло, пахло маслян ой краской, на блестящем, крашен ом полу у стены стояли две китайские вазы. (А. Н. Т.) 3) На конюшни, сараи и кухни были употреблены полновесные брёвна, определенн ые на вековое стояние... Всё было пригнан о плот­но и как следует. (Г.) 4) С отчаянн ым криком Никита кинулся на пол. (А. Н. Т.) 5) Больных и ранен ых было немного. Тяжёлых двое: сучанский партизан Фролов, раненн ый в живот, и Мечик. (Ф.) 6) Рита вынула из сумки тиснён ый золотом билет. (Н. О.) 7) Смыш­лён ый(искл.) мальчишка понравился матросу. (Н. О.) 8)В сенях встретила его [Дубровского] няня и с плачем обняла своего воспитанн ика (суффикс»ник»). (П.) 9) Что такое станционн ый(суффикс»онн»). смотритель? Сущий мучен ик четырна­дцатого класса. (П.) 10) Зала и гостин ая были темны. (П.)

II . 1) Иван Ильич и Даша поселились на хуторе в мазан ой хате. (А. Н. Т.) 2) Алексей развернул тряпочку, вынул воронен ые часы. (А. Н. Т.) 3) Его нечёсан ые волосы ниспадали на глаза целой вол­ной. (Ф. Ш.) 4) В доме были высокие комнаты с выбеленн ыми стенами и некрашен ыми(искл.) полами. 5) Никогда не забуду я эту сказочную про­гулку среди высоких сосен по песку, смешанн ому с хвоей. (Ф. Ш.) 6) Свеча была погашен а. (Кор.) 7) Степь была пустынн а, ужасающе тиха. (Шол.).

О сгоревших в Москве русских больных и раненых

Кстати, о раненых. Историк Н.А. Троицкий пишет об оставлении Москвы:

«Царские власти оставили в городе, обреченном на сожжение, 22,5 тыс. раненых, из которых от 2 до 15 тыс. (по разным источникам) сгорели».

Но так ли все было на самом деле?

С одной стороны, действительно в Москве было сосредоточено огромное количество больных и раненых русских солдат и офицеров. Из сохранившихся документов следует, что к 1 (13) сентября 1812 года в Москве в госпиталях было собрано 22 500 человек. Но в этих же документах говорится, что в девять часов вечера было дано «внезапное приказание о выводе больных и раненых из Москвы, коих большая часть взяла направление к Владимиру и Рязани».

Историк А.А. Смирнов, специально занимавшийся этим вопросом, делает предположение, что 22 500 человек «не были «оставлены в городе», а только собраны в Москве. А поскольку большая часть больных и раненых вышла из Москвы, то остаться могла лишь примерно треть указанного количества, то есть около 7 тыс. Однако это еще не означает, что все они сгорели, ибо, как известно, пожар уничтожил не все госпитали».

С другой стороны, граф Ф.В. Ростопчин, в последний момент узнав о решении М.И. Кутузова сдать Москву, с негодованием писал жене: «Бросают 22 000 раненых…» Этим он, естественно, стремится подчеркнуть, что «бросают» они, военачальники, принявшие такое решение, а лично он к этому не имеет никакого отношения, хотя вся тяжесть эвакуации города легла именно на его плечи.

При всем при этом Ф.В. Ростопчин даже не высказывает предположения о возможной гибели какого-либо числа русских больных и раненых в московском пожаре.

Генерал А.П. Ермолов в своих «Записках» тоже указывает на то, что в Москве было собрано более 20 000 человек. Но он говорит об этом так:

«Кутузов дал необдуманное повеление свозить отовсюду больных и раненых в Москву <…> и более двадцати тысяч их туда отправлено».

Получается, что генерал Ермолов тоже говорит не об оставленных в Москве, а о собранных в ней.

Иногда даже называется цифра 26 000 больных и раненых, но из них якобы осталось в городе около 10 000 человек, а остальные были вывезены или как-то выбрались сами.

Карл фон Клаузевиц в письме жене об оставлении Москвы, датированном 28 октября 1812 года, сообщает:

«Улицы были полны тяжелоранеными. Страшно подумать, что большая часть их – свыше 26 000 человек – сгорела».

Историк А.А. Смирнов по этому поводу пишет:

«Достоверность этих сведений весьма сомнительна. Скорее всего, они основаны на слухах, ибо автор письма не знал русского языка <…> Будучи во время оставления Москвы начальником штаба 1-го кавалерийского корпуса, Клаузевиц находился в арьергарде российских войск и покинул Москву одним из последних. Конечно, он мог видеть раненых, но количества их не подсчитывал, а воспользовался, вероятно, чьим-то рассказом».

Что же касается Бюллетеней Великой армии, то вряд ли их можно рассматривать как объективные документы, что неоднократно уже доказывали историки. В 19-м Бюллетене от 4 (16) сентября 1812 года сообщалось из Москвы:

«Тридцать тысяч раненых или больных русских находятся в госпиталях, оставленные без помощи и пищи».

А, например, 20-й Бюллетень на другой же день заявлял:

«Тридцать тысяч русских раненых и больных сгорели».

Совершенно непонятно, как французы могли подсчитать это количество?

«Большого стоило труда вытащить из загоревшихся домов и госпиталей некоторую часть больных русских; осталось еще четыре тысячи сих несчастных. Число погибших во время пожара чрезвычайно значительно».

Погрузка раненых

А.А. Смирнов по этому поводу иронизирует:

«Сопоставив эти цифры, получим, что все 30 тыс. раненых, оставленных в Москве, сгорели. Если так, то какую же часть из них французы спасли? А если спаслись от пожара 4 тыс., то, значит, оставлено было гораздо больше 30 тысяч, а 30 тыс. были лежачими, то есть не могли самостоятельно выбраться из огня. В этом случае цифра оставленных в Москве русских раненых может превысить общую цифру потерь в Бородинском сражении. Как видно, если верить бюллетеням, то можно дойти до абсурда».

На самом деле назвать точную цифру брошенных на произвол судьбы больных и раненых вряд ли возможно. Разные источники насчитывают оставленных в диапазоне от 2000 до 15 000 человек, но это совершенно не значит, что все они сгорели в московском пожаре.

Генерал А.И. Михайловский-Данилевский пишет, что в Москве к моменту ее сдачи накопилась 31 000 раненых, и «гражданское начальство принуждено было покинуть в Москве до 10 000 раненых, из коих весьма немногие спаслись от огня, голода и свирепства неприятелей».

Итальянский офицер Чезаре Ложье утверждает, что в Москве оставалось «более 20 000 тяжелобольных и раненых; считают, что погибло 10 000, то есть приблизительно половина всех».

Историки Эрнест Лависс и Альфред Рамбо в своей «Истории XIX века» говорят о том, что «русские раненые из-под Бородина были брошены в госпиталях; 15 000 их сгорело».

Впрочем, источников подобных заявлений никто не приводит.

В самом деле, можно быть свидетелем какого-то события и потом написать о нем, но как можно пересчитать в огромном горящем городе всех больных и раненых солдат и офицеров одной из армий, а потом еще и выделить из них число сгоревших? Очевидно, что это нереально…

Вот, например, строки из письма лейб-хирурга Я.В. Виллие А.А. Аракчееву:

«Раненые, отправленные в Москву, получали на каждой станции перевязку; теплую пищу, вино и прочее <…> К крайнему моему сожалению, не имею я до сих пор сведения, сколько больных и раненых вышло из Москвы: ибо они принуждены были оставить оную внезапно и идти по разным дорогам. Причины же умножения в армии больных должно искать в недостатке хорошей пищи и теплой одежды. До сих пор большая часть солдат носят летние панталоны, и у многих шинели сделались столь ветхи, что не могут защищать их от сырой и холодной погоды».

Как видим, даже главный медик действующей армии Джеймс Виллие (он был шотландцем по происхождению) не имел точных сведений о том, сколько больных и раненых вышло из Москвы. Что же говорить о других…

Понятно, что судьба брошенных в Москве больных и раненых была ужасна. И дело тут не в точном подсчете их количества. Все это страшно, независимо от того, было их 15 000 или, например, «всего» сто человек.

Один из очевидцев происходившего в Москве оставил нам кошмарные воспоминания:

«Как только огонь охватил здания, где были скучены раненые, послышались раздирающие душу крики, восходящие как бы из громадной печи. Вскоре несчастные показались в окнах и на лестницах, напрасно силясь унести свое полуобгоревшее тело от огня, который их обгонял… Силы им изменяли; задыхаясь от дыма, они не могли уже более ни двигаться, ни кричать… Несчастные умирали в страшных мучениях».

Повторимся, совершенно неважно, сколько их было. Все их жизни лежат на совести совершенно конкретных людей…

Историк А.И. Попов делает вывод:

«Конечно, нельзя исключить некоторые случаи жестокого обращения наполеоновских солдат с русскими ранеными, но они не носили массового характера. Основная часть русских раненых погибла в результате пожара, главными виновниками которого – и в этом нет оснований сомневаться – были их соотечественники. Знал ли Ростопчин, что Кутузов оставит Москву и в ней столько раненых? Знал ли Кутузов, какую участь готовит первопрестольной Ростопчин? Вопросы риторические – Ростопчин не был приглашен на совет в Филях».

Александр Больных Тильзитский тупик Если говорить о планах превентивного удара Советского Союза по Германии в 1940-х годах, то можно заметить одну интересную особенность. С легкой руки британского историка (советского изменника Суворова) Резуна принято считать, что