О чем рассказ Старуха Изергиль: анализ произведения. Онлайн чтение книги Старуха Изергиль I Где и когда происходили события старуха изергиль

Меню статьи:

Конфликт между поколениями всегда выглядит закономерным и логичным. Со временем людям свойственно отказываться от юношеского максимализма, организовывать свою жизнь более практичным способом. Молодым людям порой сложно представить, что старшее поколение было молодым и представителям этого поколения так же были родственны порывы влюбленности, страсти, смятения и тоски по причине отсутствия возможности или не знания как реализовать себя в обществе.

Рассказы о страстной любви из уст нынешних стариков и старух вызывают у нас улыбку, кажется, что у людей такого возраста может возникать только чувство глубокой симпатии, лишенных всяческих мыслей и действий по направлению похоти.

Рассказ Максима Горького «Старуха Изергиль» как раз о человеке, жизнь которого не лишена ни страсти, ни перемен в личной жизни.

Внешность Изергиль

Как ни странно, Изергиль не стесняется рассказывать о своем прошлом, в частности любовном прошлом – ее не смущает ни один из фактов ее биографии, хотя многие из них можно было оспорить и с точки зрения закона, и с точки зрения морали.

Богатая событиями жизнь старухи дает возможность ей занять центральное место в рассказе.

Жизнь старухи сложилась таким образом, что ей удалось побывать во многих местах и встретиться с разными людьми. На момент повествования Изергиль живет недалеко от Аккермана, на побережье Черного моря и вряд ли уже поменяет свое место жительства – ее возраст и физическое состояние не дадут возможности это сделать.

Старость согнула ее некогда красивый стан пополам, черные глаза потеряли свой цвет и часто слезились. Черты лица обострились – крючкообразный нос стал похож на клюв совы, щеки запали, образовав глубокие впадины на лице. Волосы поседели, а зубы выпали.

Кожа стала сухой, на ней появились морщины, казалось, что вот, вот и она рассыплется на кусочки и перед нами будет только скелет старухи.

Несмотря на такой непривлекательный вид, Изергиль – любимица молодежи. Она знает много сказок, легенд и преданий – они вызывают живой интерес у молодых людей. Порой старуха рассказывает что-то из своей жизни – эти рассказы звучат не менее интересно и завораживающее. Голос у нее специфический, его нельзя назвать приятным, он больше похож на скрипение – создается впечатление, что старуха говорит «самими костями».

По ночам Изергиль часто выходит к молодежи, ее рассказы при свете луны еще более эфектны – в лунном свете лицо ее обретает черты таинственности, на нем заметна жалость о быстро прошедших годах. Это не чувство раскаяния о содеянном, а сожаление о том, что ее молодые годы прошли слишком быстро, и она не успела сполна насладиться поцелуями и ласками, страстью и молодостью.

Жизненный путь Изергиль

Изергиль нравится общаться с молодыми людьми. Однажды некому молодому человеку представилась возможность узнать подробности личной жизни старухи. Несмотря на то, что по количеству участников их беседа должна была носить характер диалога, в реальности этого не происходит – все время занимает речь старухи, рассказы об ее личной жизни и любовных романах переплетаются с двумя легендами – о Данко и о Ларре. Эти легенды гармонично становятся вступлением и эпилогом рассказа – это не случайность. Содержимое их позволяет сделать более существенный акцент на деталях жизни старухи.

Свои юные годы Изегиль провела на берегу Бырлада в городе Фальчи. Из рассказа мы узнаем, что жила она с матерью и их заработок состоял из количества проданных и сотканных собственноручно ковров. В то время Изергиль была очень красивой. Она отвечала на комплименты солнечной улыбкой. Ее молодость, веселый нрав и, естественно, внешние данные не были не замеченными молодыми людьми разных положений в обществе и достатка – ней восхищались и в нее влюблялись. Девушка была очень эмоциональна и очень влюбчива.

В 15 лет она влюбилась по- настоящему. Ее возлюбленный был рыбаком, родом из Молдавии. Через четыре дня после их знакомства девушка отдалась возлюбленному. Молодой человек влюбился в нее до беспамятства и звал с собой за Дунай, но пыл Изергиль быстро иссяк – молодой рыбак уже не вызывал и нее ни страсти, ни интереса. Она отказалась от его предложения и начала встречаться с рыжим гуцулом, принеся немало горя и страданий рыбаку. Со временем он полюбил другую девушку, влюбленные решили уйти жить в Карпаты, но их мечта не осуществилась. По дороге, они решили зайти в гости к знакомому румыну, где были схвачены, а позже повешены. Старуха уже не любила рыбака, но случившееся значительно всколыхнуло ее сознание. Она сожгла дом обидчика – об этом она не говорит прямым текстом, утверждая, что у румына было много врагов, но и свою участь в пожаре не особо и отвергает.

Не долгой оказалась любовь девушки с гуцулом – она с легкостью его меняет на богатого, но немолодого турка. Изергиль поддерживает связь с турком не ради денег, ней, скорее всего, движет чувство интереса – она даже неделю живет в его гареме, оказавшись там девятой по счету. Однако общество женщин ей быстро наскучивает, к тому же у нее появляется новая любовь – шестнадцатилетний сын турка (самой Изергиль тогда было около 30). Влюбленные решаются на побег. Осуществить это действие им удалось сполна, но дальнейшая их судьба была не столь радужной. Юному человеку жизнь в бегах была не по силе – он умирает. Со временем она понимает, что судьба молодого турка была предсказуема – ошибочно было полагать, что столь молодой человек сможет выжить в сложных условиях, но мук раскаяния женщина не испытывает. Изергиль вспоминает, что на тот момент она была в расцвете сил. Чувствует ли его возлюбленная горе или раскаяние от понимания, что по ее прихоти умер молодой мальчик? Это скорее можно назвать легким сожалением, она слишком жизнерадостна, чтобы столь долго горевать. Горечь утраты детей ей также не знакома, поэтому сознание всей тяжести своего поступка она не видит.

Новая любовь сглаживает окончательно отрицательные воспоминания о смерти юноши. На этот раз объектом ее любви замужний болгарин. Его жена (или девушка, время стерло из памяти Изергиль этот факт) оказалась довольно решительной – она поранила любовницу в отместку за любовную связь с ее возлюбленным ножом. Долгое время эту рану пришлось залечивать, но и эта история Изергиль ничему не научила. На этот раз она убегает из монастыря, где ей оказали помощь, с молодым монахом – братом лечащей ее монахини. По пути в Польшу Изергиль разлюбила и бросила этого юношу. Тот факт, что она оказалась сама в чужом краю ее не пугает – она соглашается на предложение жида торговать собой. И делает это довольно успешно – не для одного пана девушка стала камнем преткновения. Из-за нее дрались и спорили. Один из панов даже решился осыпать ее золотом, лишь бы она была его, но гордая девушка отторгает его – она влюблена в другого, а к богатству она не стремится. В этом эпизоде Изергиль показывает себя бескорыстной и искренней – если бы она согласилась на предложение, то смогла бы отдать деньги за выкуп жиду и вернутся домой. Но женщина предпочитает правду – притворятся любимой в корыстных целях ей кажется немыслимым.

Ее новым возлюбленным был пан «с изрубленным лицом». Их любовь длилась недолго – предположительно его убили во время бунта. Изергиль эта версия кажется достоверной – пан слишком любил подвиги. После гибели пана женщина, несмотря на то, что чувства любви было взаимное горевать долго не стала – и влюбилась в венгра.

Его скорее всего убил некто влюбленный в нее. Изергиль тяжко вздыхает: « От любви людей гибнет не меньше, чем от чумы». Такой трагизм не действует на нее и не наводит хандру. К тому же в это время она смогла накопить должное количество денег и выкупить себя в жида, но, следовать намеченному плану, и возвращаться домой, не стала.

Последняя любовь

К тому времени возраст Изергиль был близок к 40 годам. Она была все еще привлекательной, хотя и не настолько как в молодые годы. В Польше она познакомилась с очень обаятельным и красивым шляхтичем, которого звали Аркадэк. Пан долго ее добивался, но когда получил желаемое – тут же бросил. Это принесло женщине немало страданий. Впервые за всю жизнь она побывала на месте своих любовников – ее точно так же бросили, как она бросала влюбленных в нее. К несчастью, на этот раз любовный пыл Изергиль не так быстро иссяк. Она долго добивалась любви, но все было безрезультатно. Новой трагедией для нее стало известие о том, что Аркадэк попал в плен. На этот раз Изергиль не стала безучастной наблюдательницей событий – она решилась освободить своего любимого. Ее сил и смелости хватило, чтобы хладнокровно убить стражника, но вместо ожидаемой благодарности и признательности женщина получает насмешки – ее гордость была ущемлена, терпеть такого унижения женщина не стала и ушла от Аркадэка.

Горький след после этого события еще долгое время был у нее на душе. Изергиль осознает, что ее красота бесследно исчезает – ей пора остепениться. Под Аккерманом она «оседает» и даже выходит замуж. Муж ее уже год как умер.

Изергиль прожила здесь уже 30 лет, мы не знаем были ли у нее дети, вполне вероятно, что нет. Изергиль сейчас часто выходит к молодежи. Она это делает не потому, чтобы не чувствовать себя одинокой, а потому, что такое времяпровождение ей нравится. Молодые люди также не против, чтобы женщина приходила – ее рассказы их очень увлекают.

Чему нас учит Изергиль

Первое впечатление, после прочтение этого рассказа всегда неоднозначное – на первый взгляд, кажется, что автор в некой мере поощряет такой распутный, по нашим меркам, образ жизни – Изергиль не выносит уроков после очередной влюбленности (даже если она закончилась трагично по ее вине) и опять бросается в омут страстей и любви. Любовь женщины всегда была взаимной, но наказание в результате получают только ее возлюбленные – большинство их них трагически погибло. Предположительно, Горький использовал этот прием, чтобы донести до читателя, что все наши поступки имеют влияние на течение жизни других людей – мы не имеем права поступать безрассудно, ведь для других людей это может быть губительно. Значительная череда таких событий напрямую или косвенно связанная с Изергиль еще раз подтверждает эту мысль.

Изергиль имела все возможности для реализации своего потенциала (воспользовалась она этим или нет – это уже другой вопрос), но женщина всегда делала выбор, руководствуясь исключительно своей, в некой мере, эгоцентрической позицией. Это не значит, что она должна была всю жизнь прожить с одним человеком и так же ткать с утра до ночи ковры – но резкость ее поступков непростительна. Вопрос выбора – это еще одна проблема рассказа. Какая жизненная позиция будет правильной? Всегда ли нужно поступать так, как поступают с тобой? Изергиль могла жить как угодно и остановится в любой момент, но желание любить и дарить любовь другим преобладало в ней до самой старости.

Краткое содержание Горького «Старуха Изергиль» читается всего минут за 5-10. Это дает возможность быстро ознакомиться с произведением в условиях острой нехватки времени (например, перед экзаменом), однако не избавляет от необходимости все же прочитать его в полном объеме позже.
Рассказ Горького «Старуха Изергиль» композиционно построен таким образом, что устанавливается связь между реальной действительностью и легендами. Их в произведении две. Они освещают абсолютно противоположные представления о жизни. Краткое содержание Горького «Старуха Изергиль», конечно, не позволит ощутить это в полной мере. Но тем не менее оно может послужить хорошим дополнительным материалом, предваряющим прочтение произведения в полном объеме. Образ старухи, от имени которой ведется повествование, довольно противоречив. О себе она рассказывает только то, что запомнила на всю жизнь. Излагаются события также и от лица самого автора.

М. Горький «Старуха Изергиль»: краткое содержание I главы

Как-то автору довелось работать в Бессарабии. Когда молдоване разошлись и осталась одна древняя старуха Изергиль, она поведала ему легенду о том, как люди были наказаны Богом за гордость. Событие произошло в богатой, далекой стране. Во время всеобщего пира орел внезапно унес девушку. Поиски не увенчались успехом и вскоре о ней все забыли. Но через два десятилетия она, вся измученная, вернулась домой со своим сыном от орла. Юноша был очень гордым и вел себя высокомерно даже со старейшинами племени. Получив отказ от дочери одного из них, Ларра избивает девушку, наступает ей ногой на грудь и та умирает. Жителям племени кажется, что никакое наказание не достойно его. Даже мать не желает заступаться за сына. В конце концов, его обрекли на свободу и одиночество. С неба раздался гром и Ларра стал бессмертным. С тех пор он так долго скитался по земле, что уже мечтал умереть. Но его никто не трогал, и сам себя убить он тоже не мог. Так и продолжает бродить Ларра в ожидании смерти по всему миру. И нет ему места ни среди живых, ни среди мертвых.

Откуда-то доносится красивая песня. Изергиль, услышав ее, улыбается и вспоминает свои молодые годы. Днем она ткала ковры, а по ночам бегала к любимым. Когда ей было 15 лет, она начала встречаться с красивым моряком. Но вскоре ей наскучили однообразные отношения, и подруга знакомит ее с гуцулом. Он был веселым, ласковым и горячим молодцем. Вскоре и моряка, и гуцула казнили. Потом Изергиль полюбила турка и жила в гареме. Правда, больше недели девушка не выдержала. Она сбежала в Болгарию с 16-летним сыном турка, но тот вскоре, то ли от тоски, то ли от любви, умер. Одна женщина приревновала Изергиль к мужу и ударила ее ножом прямо в грудь. Выхаживала ее полька в монастыре. У нее был брат-монах, с которым впоследствии Изергиль ушла на его родину. После первого же оскорбления она его утопила. В Польше ей было нелегко, так как делать она ничего не умела и просто переходила от одного мужчине к другому. Когда ей было 40 лет, она встретила прекрасного шляхтича, который быстро ее бросил. Изергиль поняла, что состарилась. Шляхтич ушел на войну с русскими. Она отправилась за ним. Узнав, что он в плену, Изергиль спасает его. В благодарность шляхтич обещает любить ее всегда. Теперь уже Изергиль отталкивает его. После этого она наконец-то выходит замуж и живет в Бессарабии вот уже 30 лет. Год назад Изергиль стала вдовой. Увидев огоньки костра далеко в степи, она говорит, что это - искры сердца Данко.

Женщина сразу же переходит к рассказу о веселых, добрых людях, которых другие племена загнали в такую глубь леса, где никогда не было солнца и тянуло зловонием от болота. Люди стали умирать один за другим. Они решают выйти из леса, но не знают, какую дорогу выбрать. Помогать им вызвался смелый парень Данко. Во время пути началась гроза. Все стали роптать на Данко, упрекать его. Он ответил, что ведет их, потому что единственный осмелился на это, а остальные идут за ним, как стадо. Люди совсем разъярились и решили убить Данко. Тогда он, от большой любви и жалости ко всем разорвал свою грудь, достал сердце и поднял над головой. Освещая им путь, Данко вывел людей своего племени из леса. Увидев простор, он умирает, но никто этого не замечает. Только один человек нечаянно наступил на сердце юноши, оно рассыпалось на искры и погасло. Старуха засыпает сразу же после рассказа, а автор продолжает размышлять о том, что ему довелось услышать.

Я слышал эти рассказы под Аккерманом, в Бессарабии, на морском берегу.
Однажды вечером, кончив дневной сбор винограда, партия молдаван, с
которой я работал, ушла на берег моря, а я и старуха Изергиль остались под
густой тенью виноградных лоз и, лежа на земле, молчали, глядя, как тают в
голубой мгле ночи силуэты тех людей, что пошли к морю.
Они шли, пели и смеялись; мужчины - бронзовые, с пышными, черными усами
и густыми кудрями до плеч, в коротких куртках и широких шароварах; женщины и
девушки - веселые, гибкие, с темно-синими глазами, тоже бронзовые. Их
волосы, шелковые и черные, были распущены, ветер, теплый и легкий, играя
ими, звякал монетами, вплетенными в них. Ветер тек широкой, ровной волной,
но иногда он точно прыгал через что-то невидимое и, рождая сильный порыв,
развевал волосы женщин в фантастические гривы, вздымавшиеся вокруг их голов.
Это делало женщин странными и сказочными. Они уходили все дальше от нас, а
ночь и фантазия одевали их все прекраснее.
Кто-то играл на скрипке... девушка пела мягким контральто, слышался
смех...
Воздух был пропитан острым запахом моря и жирными испарениями земли,
незадолго до вечера обильно смоченной дождем. Еще и теперь по небу бродили
обрывки туч, пышные, странных очертаний и красок, тут - мягкие, как клубы
дыма, сизые и пепельно-голубые, там - резкие, как обломки скал,
матово-черные или коричневые. Между ними ласково блестели темно-голубые
клочки неба, украшенные золотыми крапинками звезд. Все это - звуки и запахи,
тучи и люди - было странно красиво и грустно, казалось началом чудной
сказки. И все как бы остановилось в своем росте, умирало; шум голосов гас,
удаляясь, перерождался в печальные вздохи.
- Что ты не пошел с ними? - кивнув головой, спросила старуха Изергиль.
Время согнуло ее пополам, черные когда-то глаза были тусклы и
слезились. Ее сухой голос звучал странно, он хрустел, точно старуха говорила
костями.
- Не хочу, - ответил я ей.
- У!.. стариками родитесь вы, русские. Мрачные все, как демоны...
Боятся тебя наши девушки... А ведь ты молодой и сильный...
Луна взошла. Ее диск был велик, кроваво-красен, она казалась вышедшей
из недр этой степи, которая на своем веку так много поглотила человеческого
мяса и выпила крови, отчего, наверное, и стала такой жирной и щедрой. На нас
упали кружевные тени от листвы, я и старуха покрылись ими, как сетью. По
степи, влево от нас, поплыли тени облаков, пропитанные голубым сиянием луны,
они стали прозрачней и светлей.
- Смотри, вон идет Ларра!
Я смотрел, куда старуха указывала своей дрожащей рукой с кривыми
пальцами, и видел: там плыли тени, их было много, и одна из них, темней и
гуще, чем другие, плыла быстрей и ниже сестер, - она падала от клочка
облака, которое плыло ближе к земле, чем другие, и скорее, чем они.

Я слышал эти рассказы под Аккерманом, в Бессарабии, на морском берегу.

Однажды вечером, кончив дневной сбор винограда, партия молдаван, с которой я работал, ушла на берег моря, а я и старуха Изергиль остались под густой тенью виноградных лоз и, лежа на земле, молчали, глядя, как тают в голубой мгле ночи силуэты тех людей, что пошли к морю.

Они шли, пели и смеялись; мужчины – бронзовые, с пышными, черными усами и густыми кудрями до плеч, в коротких куртках и широких шароварах; женщины и девушки – веселые, гибкие, с темно-синими глазами, тоже бронзовые. Их волосы, шелковые и черные, были распущены, ветер, теплый и легкий, играя ими, звякал монетами, вплетенными в них. Ветер тек широкой, ровной волной, но иногда он точно прыгал через что-то невидимое и, рождая сильный порыв, развевал волосы женщин в фантастические гривы, вздымавшиеся вокруг их голов. Это делало женщин странными и сказочными. Они уходили всё дальше от нас, а ночь и фантазия одевали их всё прекраснее.

Кто-то играл на скрипке… девушка пела мягким контральто, слышался смех…

Воздух был пропитан острым запахом моря и жирными испарениями земли, незадолго до вечера обильно смоченной дождем. Еще и теперь по небу бродили обрывки туч, пышные, странных очертаний и красок, тут – мягкие, как клубы дыма, сизые и пепельно-голубые, там – резкие, как обломки скал, матово-черные или коричневые. Между ними ласково блестели темно-голубые клочки неба, украшенные золотыми крапинками звезд. Всё это – звуки и запахи, тучи и люди – было странно красиво и грустно, казалось началом чудной сказки. И всё как бы остановилось в своем росте, умирало; шум голосов гас, удаляясь, перерождался в печальные вздохи.

– Что ты не пошел с ними? – кивнув головой, спросила старуха Изергиль.

Время согнуло ее пополам, черные когда-то глаза были тусклы и слезились. Ее сухой голос звучал странно, он хрустел, точно старуха говорила костями.

– Не хочу, – ответил я ей.

– У!.. стариками родитесь вы, русские. Мрачные все, как демоны… Боятся тебя наши девушки… А ведь ты молодой и сильный…

Луна взошла. Ее диск был велик, кроваво-красен, она казалась вышедшей из недр этой степи, которая на своем веку так много поглотила человеческого мяса и выпила крови, отчего, наверное, и стала такой жирной и щедрой. На нас упали кружевные тени от листвы, я и старуха покрылись ими, как сетью. По степи, влево от нас, поплыли тени облаков, пропитанные голубым сиянием луны, они стали прозрачней и светлей.

– Смотри, вон идет Ларра!

Я смотрел, куда старуха указывала своей дрожащей рукой с кривыми пальцами, и видел: там плыли тени, их было много, и одна из них, темней и гуще, чем другие, плыла быстрей и ниже сестер, – она падала от клочка облака, которое плыло ближе к земле, чем другие, и скорее, чем они.

– Никого нет там! – сказал я.

– Ты слеп больше меня, старухи. Смотри – вон, темный, бежит степью!

Я посмотрел еще и снова не видел ничего, кроме тени.

– Это тень! Почему ты зовешь ее Ларра?

– Потому что это – он. Он уже стал теперь как тень, – пора! Он живет тысячи лет, солнце высушило его тело, кровь и кости, и ветер распылил их. Вот что может сделать бог с человеком за гордость!..

– Расскажи мне, как это было! – попросил я старуху, чувствуя впереди одну из славных сказок, сложенных в степях.

И она рассказала мне эту сказку.

«Многие тысячи лет прошли с той поры, когда случилось это. Далеко за морем, на восход солнца, есть страна большой реки, в той стране каждый древесный лист и стебель травы дает столько тени, сколько нужно человеку, чтобы укрыться в ней от солнца, жестоко жаркого там.

«Вот какая щедрая земля в той стране! «Там жило могучее племя людей, они пасли стада и на охоту за зверями тратили свою силу и мужество, пировали после охоты, пели песни и играли с девушками.

«Однажды, во время пира, одну из них, черноволосую и нежную, как ночь, унес орел, спустившись с неба. Стрелы, пущенные в него мужчинами, упали, жалкие, обратно на землю. Тогда пошли искать девушку, но – не нашли ее. И забыли о ней, как забывают обо всем на земле».

Старуха вздохнула и замолчала. Ее скрипучий голос звучал так, как будто это роптали все забытые века, воплотившись в ее груди тенями воспоминаний. Море тихо вторило началу одной из древних легенд, которые, может быть, создались на его берегах.

«Но через двадцать лет она сама пришла, измученная, иссохшая, а с нею был юноша, красивый и сильный, как сама она двадцать лет назад. И, когда ее спросили, где была она, она рассказала, что орел унес ее в горы и жил с нею там, как с женой. Вот его сын, а отца нет уже; когда он стал слабеть, то поднялся, в последний раз, высоко в небо и, сложив крылья, тяжело упал оттуда на острые уступы горы, насмерть разбился о них…

«Все смотрели с удивлением на сына орла и видели, что он ничем не лучше их, только глаза его были холодны и горды, как у царя птиц. И разговаривали с ним, а он отвечал, если хотел, или молчал, а когда пришли старейшие племени, он говорил с ними, как с равными себе. Это оскорбило их, и они, назвав его неоперенной стрелой с неотточенным наконечником, сказали ему, что их чтут, им повинуются тысячи таких, как он, и тысячи вдвое старше его. А он, смело глядя на них, отвечал, что таких, как он, нет больше; и если все чтут их – он не хочет делать этого. О!.. тогда уж совсем рассердились они. Рассердились и сказали:

«– Ему нет места среди нас! Пусть идет, куда хочет.

«Он засмеялся и пошел, куда захотелось ему, – к одной красивой девушке, которая пристально смотрела на него; пошел к ней и, подойдя, обнял ее. А она была дочь одного из старшин, осудивших его. И, хотя он был красив, она оттолкнула его, потому что боялась отца. Она оттолкнула его да и пошла прочь, а он ударил ее и, когда она упала, встал ногой на ее грудь, так, что из ее уст кровь брызнула к небу, девушка, вздохнув, извилась змеей и умерла.

«Всех, кто видел это, оковал страх, – впервые при них так убивали женщину. И долго все молчали, глядя на нее, лежавшую с открытыми глазами и окровавленным ртом, и на него, который стоял один против всех, рядом с ней, и был горд, – не опустил своей головы, как бы вызывая на нее кару. Потом, когда одумались, то схватили его, связали и так оставили, находя, что убить сейчас же – слишком просто и не удовлетворит их».

Ночь росла и крепла, наполняясь странными тихими звуками. В степи печально посвистывали суслики, в листве винограда дрожал стеклянный стрекот кузнечиков, листва вздыхала и шепталась, полный диск луны, раньше кроваво-красный, бледнел, удаляясь от земли, бледнел и всё обильнее лил на степь голубоватую мглу…

«И вот они собрались, чтобы придумать казнь, достойную преступления… Хотели разорвать его лошадьми – и это казалось мало им; думали пустить в него всем по стреле, но отвергли и это; предлагали сжечь его, но дым костра не позволил бы видеть его мучений; предлагали много – и не находили ничего настолько хорошего, чтобы понравилось всем. А его мать стояла перед ними на коленях и молчала, не находя ни слез, ни слов, чтобы умолять о пощаде. Долго говорили они, и вот один мудрец сказал, подумав долго:

«– Спросим его, почему он сделал это?

«Спросили его об этом. Он сказал:

«– Развяжите меня! Я не буду говорить связанный!

«А когда развязали его, он спросил:

«– Что вам нужно? – спросил так, точно они были рабы…

«– Ты слышал… – сказал мудрец.

«– Зачем я буду объяснять вам мои поступки?

«– Чтоб быть понятым нами. Ты, гордый, слушай! Все равно, ты умрешь ведь… Дай же нам понять то, что ты сделал. Мы остаемся жить, и нам полезно знать больше, чем мы знаем…

«– Хорошо, я скажу, хотя я, может быть, сам неверно понимаю то, что случилось. Я убил ее потому, мне кажется, – что меня оттолкнула она… А мне было нужно ее.

«– Но она не твоя! – сказали ему.

«– Разве вы пользуетесь только своим? Я вижу, что каждый человек имеет только речь, руки и ноги… а владеет он животными, женщинами, землей… и многим еще…

«Ему сказали на это, что за всё, что человек берет, он платит собой: своим умом и силой, иногда – жизнью. А он отвечал, что он хочет сохранить себя целым.

«Долго говорили с ним и наконец увидели, что он считает себя первым на земле и, кроме себя, не видит ничего. Всем даже страшно стало, когда поняли, на какое одиночество он обрекал себя. У него не было ни племени, ни матери, ни скота, ни жены, и он не хотел ничего этого.

«Когда люди увидали это, они снова принялись судить о том, как наказать его. Но теперь недолго они говорили, – тот, мудрый, не мешавший им судить, заговорил сам:

«– Стойте! Наказание есть. Это страшное наказание; вы не выдумаете такого в тысячу лет! Наказание ему – в нем самом! Пустите его, пусть он будет свободен. Вот его наказание!

«И тут произошло великое. Грянул гром с небес, – хотя на них не было туч. Это силы небесные подтверждали речь мудрого. Все поклонились и разошлись.

А этот юноша, который теперь получил имя Ларра, что значит: отверженный, выкинутый вон, – юноша громко смеялся вслед людям, которые бросили его, смеялся, оставаясь один, свободный, как отец его. Но отец его – не был человеком… А этот – был человек. И вот он стал жить, вольный, как птица. Он приходил в племя и похищал скот, девушек – всё, что хотел. В него стреляли, но стрелы не могли пронзить его тела, закрытого невидимым покровом высшей кары. Он был ловок, хищен, силен, жесток и не встречался с людьми лицом к лицу. Только издали видели его. И долго он, одинокий, так вился около людей, долго – не один десяток годов. Но вот однажды он подошел близко к людям и, когда они бросились на него, не тронулся с места и ничем не показал, что будет защищаться. Тогда один из людей догадался и крикнул громко:

«– Не троньте его! Он хочет умереть!

«И все остановились, не желая облегчить участь того, кто делал им зло, не желая убивать его. Остановились и смеялись над ним. А он дрожал, слыша этот смех, и всё искал чего-то на своей груди, хватаясь за нее руками. И вдруг он бросился на людей, подняв камень. Но они, уклоняясь от его ударов, не нанесли ему ни одного, и когда он, утомленный, с тоскливым криком упал на землю, то отошли в сторону и наблюдали за ним. Вот он встал и, подняв потерянный кем-то в борьбе с ним нож, ударил им себя в грудь. Но сломался нож – точно в камень ударили им. И снова он упал на землю и долго бился головой об нее. Но земля отстранялась от него, углубляясь от ударов его головы.

«– Он не может умереть! – с радостью сказали люди.

«И ушли, оставив его. Он лежал кверху лицом и видел – высоко в небе черными точками плавали могучие орлы. В его глазах было столько тоски, что можно было бы отравить ею всех людей мира. Так, с той поры остался он один, свободный, ожидая смерти. И вот он ходит, ходит повсюду… Видишь, он стал уже как тень и таким будет вечно! Он не понимает ни речи людей, ни их поступков – ничего. И всё ищет, ходит, ходит… Ему нет жизни, и смерть не улыбается ему. И нет ему места среди людей… Вот как был поражен человек за гордость!»

Старуха вздохнула, замолчала, и ее голова, опустившись на грудь, несколько раз странно качнулась.

Я посмотрел на нее. Старуху одолевал сон, показалось мне, и стало почему-то страшно жалко ее. Конец рассказа она вела таким возвышенным, угрожающим тоном, а все-таки в этом тоне звучала боязливая, рабская нота.

На берегу запели, – странно запели. Сначала раздался контральто, – он пропел две-три ноты, и раздался другой голос, начавший песню сначала, а первый всё лился впереди его… – третий, четвертый, пятый вступили в песню в том же порядке. И вдруг ту же песню, опять-таки сначала, запел хор мужских голосов.

Каждый голос женщин звучал совершенно отдельно, все они казались разноцветными ручьями и, точно скатываясь откуда-то сверху по уступам, прыгая и звеня, вливаясь в густую волну мужских голосов, плавно лившуюся кверху, тонули в ней, вырывались из нее, заглушали ее и снова один за другим взвивались, чистые и сильные, высоко вверх.

Я слышал эти рассказы под Аккерманом, в Бессарабии, на морском берегу.

Однажды вечером, кончив дневной сбор винограда, партия молдаван, с которой я работал, ушла на берег моря, а я и старуха Изергиль остались под густой тенью виноградных лоз и, лежа на земле, молчали, глядя, как тают в голубой мгле ночи силуэты тех людей, что пошли к морю.

Они шли, пели и смеялись; мужчины – бронзовые, с пышными, черными усами и густыми кудрями до плеч, в коротких куртках и широких шароварах; женщины и девушки – веселые, гибкие, с темно-синими глазами, тоже бронзовые. Их волосы, шелковые и черные, были распущены, ветер, теплый и легкий, играя ими, звякал монетами, вплетенными в них. Ветер тек широкой, ровной волной, но иногда он точно прыгал через что-то невидимое и, рождая сильный порыв, развевал волосы женщин в фантастические гривы, вздымавшиеся вокруг их голов. Это делало женщин странными и сказочными. Они уходили все дальше от нас, а ночь и фантазия одевали их все прекраснее.

Кто-то играл на скрипке… девушка пела мягким контральто, слышался смех…

Воздух был пропитан острым запахом моря и жирными испарениями земли, незадолго до вечера обильно смоченной дождем. Еще и теперь по небу бродили обрывки туч, пышные, странных очертаний и красок, тут – мягкие, как клубы дыма, сизые и пепельно-голубые, там – резкие, как обломки скал, матово-черные или коричневые. Между ними ласково блестели темно-голубые клочки неба, украшенные золотыми крапинками звезд. Все это – звуки и запахи, тучи и люди – было странно красиво и грустно, казалось началом чудной сказки. И все как бы остановилось в своем росте, умирало; шум голосов гас, удаляясь, перерождался в печальные вздохи.

– Что ты не пошел с ними? – кивнув головой, спросила старуха Изергиль.

Время согнуло ее пополам, черные когда-то глаза были тусклы и слезились. Ее сухой голос звучал странно, он хрустел, точно старуха говорила костями.

– Не хочу, – ответил я ей.

– У!.. стариками родитесь вы, русские. Мрачные все, как демоны… Боятся тебя наши девушки… А ведь ты молодой и сильный…

Луна взошла. Ее диск был велик, кроваво-красен, она казалась вышедшей из недр этой степи, которая на своем веку так много поглотила человеческого мяса и выпила крови, отчего, наверное, и стала такой жирной и щедрой. На нас упали кружевные тени от листвы, я и старуха покрылись ими, как сетью. По степи, влево от нас, поплыли тени облаков, пропитанные голубым сиянием луны, они стали прозрачней и светлей.

– Смотри, вон идет Ларра!

Я смотрел, куда старуха указывала своей дрожащей рукой с кривыми пальцами, и видел: там плыли тени, их было много, и одна из них, темней и гуще, чем другие, плыла быстрей и ниже сестер, – она падала от клочка облака, которое плыло ближе к земле, чем другие, и скорее, чем они.

– Никого нет там! – сказал я.

– Ты слеп больше меня, старухи. Смотри – вон, темный, бежит степью!

Я посмотрел еще и снова не видел ничего, кроме тени.

– Это тень! Почему ты зовешь ее Ларра?

– Потому что это – он. Он уже стал теперь как тень, – пора! Он живет тысячи лет, солнце высушило его тело, кровь и кости, и ветер распылил их. Вот что может сделать бог с человеком за гордость!..

– Расскажи мне, как это было! – попросил я старуху, чувствуя впереди одну из славных сказок, сложенных в степях. И она рассказала мне эту сказку.

«Многие тысячи лет прошли с той поры, когда случилось это. Далеко за морем, на восход солнца, есть страна большой реки, в той стране каждый древесный лист и стебель травы дает столько тени, сколько нужно человеку, чтоб укрыться в ней от солнца, жестоко жаркого там.

Вот какая щедрая земля в той стране!

Там жило могучее племя людей, они пасли стада и на охоту за зверями тратили свою силу и мужество, пировали после охоты, пели песни и играли с девушками.

Однажды, во время пира, одну из них, черноволосую и нежную, как ночь, унес орел, спустившись с неба. Стрелы, пущенные в него мужчинами, упали, жалкие, обратно на землю. Тогда пошли искать девушку, но – не нашли ее. И забыли о ней, как забывают об всем на земле».

Старуха вздохнула и замолчала. Ее скрипучий голос звучал так, как будто это роптали все забытые века, воплотившись в ее груди тенями воспоминаний. Море тихо вторило началу одной из древних легенд, которые, может быть, создались на его берегах.

«Но через двадцать лет она сама пришла, измученная, иссохшая, а с нею был юноша, красивый и сильный, как сама она двадцать лет назад. И, когда ее спросили, где была она, она рассказала, что орел унес ее в горы и жил с нею там, как с женой. Вот его сын, а отца нет уже; когда он стал слабеть, то поднялся в последний раз высоко в небо и, сложив крылья, тяжело упал оттуда на острые уступы горы, насмерть разбился о них…

Все смотрели с удивлением на сына орла и видели, что он ничем не лучше их, только глаза его были холодны и горды, как у царя птиц. И разговаривали с ним, а он отвечал, если хотел, или молчал, а когда пришли старейшие племени, он говорил с ними, как с равными себе. Это оскорбило их, и они, назвав его неоперенной стрелой с неотточенным наконечником, сказали ему, что их чтут, им повинуются тысячи таких, как он, и тысячи вдвое старше его. А он, смело глядя на них, отвечал, что таких, как он, нет больше; и если все чтут их – он не хочет делать этого. О!.. тогда уж совсем рассердились они. Рассердились и сказали:

– Ему нет места среди нас! Пусть идет куда хочет.

Он засмеялся и пошел, куда захотелось ему, – к одной красивой девушке, которая пристально смотрела на него; пошел к ней и, подойдя, обнял ее. А она была дочь одного из старшин, осудивших его. И, хотя он был красив, она оттолкнула его, потому что боялась отца. Она оттолкнула его, да и пошла прочь, а он ударил ее и, когда она упала, встал ногой на ее грудь, так, что из ее уст кровь брызнула к небу, девушка, вздохнув, извилась змеей и умерла.

Всех, кто видел это, оковал страх, – впервые при них так убивали женщину. И долго все молчали, глядя на нее, лежавшую с открытыми глазами и окровавленным ртом, и на него, который стоял один против всех, рядом с ней, и был горд, – не опустил своей головы, как бы вызывая на нее кару. Потом, когда одумались, то схватили его, связали и так оставили, находя, что убить сейчас же – слишком просто и не удовлетворит их».

Ночь росла и крепла, наполняясь странными, тихими звуками. В степи печально посвистывали суслики, в листве винограда дрожал стеклянный стрекот кузнечиков, листва вздыхала и шепталась, полный диск луны, раньше кроваво-красный, бледнел, удаляясь от земли, бледнел и все обильнее лил на степь голубоватую мглу…